Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]
![Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
Обзор книги Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]
Жорж Сименон
Погоня [журнальный вариант]
Дома мы всегда, бывало, ходили к полуночной мессе. Не припомню рождества, чтобы мы ее пропустили, хотя от нашей фермы до деревни было добрых полчаса езды…
Лекёр, сидевший за коммутатором, снял наушники, чтобы слышать, о чем говорят.
— Ну вот, когда после мессы мы возвращались домой, каждого из нас оделяли куском кровяной колбасы, и, скажу вам, с тех самых пор мне ничего подобного есть не приходилось. Уж не знаю, что наша мать клала в эту свою колбасу, но только вкуснее ни у кого не было. Жена пыталась ее готовить, но так у нее никогда не выходило, хотя у моей старшей сестры она достала точный матушкин рецепт — по крайней мере сестра утверждала, что он тот самый…
Сомме подошел к одному из огромных незавешенных окон помещения, за которыми ничего, кроме тьмы, не было видно.
— Глядите-ка! Подмораживает. Это мне тоже напоминает детство. Бывало, у нас в комнатах вода к утру замерзала, и, чтобы умыться, приходилось ломать лед…
— Да, центрального отопления люди тогда не знали, — бесстрастно отозвался Лекёр.
«Полуночники» — так называли их смену. С одиннадцати вечера они сидели здесь, в этой просторной комнате, и теперь в шесть часов рождественского утра все трое выглядели изрядно уставшими. Три или четыре пустые бутылки и остатки бутербродов валялись на голом столе.
Гигантская карта Парижа висела на стене перед Лекёром, и каждый полицейский участок обозначался на ней крохотной лампочкой. Стоило чему-нибудь где-либо произойти, как загоралась соответствующая лампочка и Лекёр тотчас вставлял штекер коммутатора в нужное гнездо.
— Шалло?.. Послушайте!.. Вызвали ваш патруль…
Перед каждым полицейским участком во всех двадцати округах Парижа стояли в ожидании автомобили, готовые сорваться с места по первой тревоге.
— Чем отравилась?
— Вероналом…
Это, конечно, женщина. Третье самоубийство за эту ночь, два из них — в благопристойном районе Пасси. Еще один крестик появился в разграфленной на колонки записной книжке Лекёра. Мамбре, третий «полуночник», сидел за конторкой, заполняя какие-то формуляры.
— Одеон? Что там у вас происходит?.. А, угнали машину…
Это было уже по части Мамбре, который тотчас записал данные сорок восьмого автомобиля, угнанного этой ночью, и затем передал их по телефону Пьебёфу — оператору телетайпа, сидевшему в комнате этажом выше.
Обычная, в сущности, ночь — для них. Совсем иной она была для тех — за окнами. Ибо это была великая ночь, ночь под рождество. Не только месса привлекала в этот вечер людей. Переполнены были все театры и кино, а в больших магазинах, которые по случаю праздника торговали до двенадцати, парижане в свалке пытались в последнюю минуту купить все необходимое к рождеству.
В семьях собирались вокруг столов с жареными индейками и, возможно, с кровяной колбасой, приготовленной, как и та, о которой толковал Сомме, по семейному рецепту, передаваемому от матери к дочери.
Дети беспокойно спали в своих постелях. Родители крались к ним на цыпочках, изображая Санта-Клаусов, и оставляли подарки, которые будут обнаружены утром.
В ресторанах и кабаре каждый столик был заказан по крайней мере за неделю вперед. На Сене, на палубе баржи Армии Спасения бродяги и нищие выстраивались в очередь за рождественской добавкой.
Не появись на окнах наледь, дежурившие и не узнали бы, что на дворе подмораживает. В этой просторной, тускло освещенной комнате они были словно в каком-то особом, замкнутом мирке, окруженные пустынными кабинетами префектуры, здание которой стоит напротив Дворца правосудия. Не раньше чем завтра снова наполнятся бесчисленными людьми все эти кабинеты и коридоры, людьми, пришедшими за визами, водительскими правами и еще бог знает какими разрешениями и справками.
Во дворе, внизу, полицейские автомобили стояли в ожидании экстренного вызова, патрульные дремали на сиденьях.
В эту ночь, однако, не случилось ничего достаточно важного, что потребовало бы их вызова. Это было видно по крестикам в записной книжке Лекёра. В колонке, отведенной для пьяных, крестиков было около двухсот.
Пять случаев нападений с ножом. Два — возле Итальянских ворот. Три — в отдаленной части Монмартра, не на Монмартре «Мулен-Руж» и «Веселого кролика», а там, в Зоне, за которой когда-то около ста тысяч арабов прозябали в лачугах, сколоченных из старых упаковочных ящиков и рубероида.
Несколько детей потеряно в сутолоке, когда народ после мессы повалил из церквей. Но они вскоре были возвращены родителям.
В коридоре зазвучали шаги, и ручка двери повернулась. Все трое оглянулись одновременно, удивляясь, кого бы это могло принести в такую рань.
— Салют! — произнес вошедший, швыряя шляпу на стул.
— Какими судьбами, Жанвье?
Жанвье — детектив отдела, занимающегося расследованием убийств, — прошел прямо к плитке, чтобы согреть руки.
— Скука сидеть одному. А если наш убийца собирается сегодня сделать свое дело, здесь я узнаю об этом быстрее, чем где бы то ни было.
Он тоже дежурил ночью — в соседнем здании за углом.
— Вы не возражаете? — спросил он, берясь за кофейник. — Ветер на улице просто ледяной.
— Не думаю, что какие-либо новости для вас будут до восьми, — сказал Лекёр.
Он знал, что говорит, ибо последние пятнадцать лет ночами просидел здесь, за этим коммутатором, не сводя глаз с огромной карты, усеянной лампочками. Он знал по именам половину парижских полицейских, во всяком случае, тех, кто дежурил по ночам. В часы затишья им случалось, чтобы скоротать время, подолгу беседовать друг с другом по телефону. «О, это вы, Дюма… Ну, как там дома?..» Но хотя их было так много — тех, чьи голоса были ему знакомы, едва ли кого-либо из них он знал в лицо.
Знакомства его не ограничивались полицией. На дружеской ноге он был и с персоналом многих парижских больниц.
— Алло!.. Биша?.. Что с этим парнем, которого привезли к вам полчаса назад?.. Уже умер?..
Да, он уже умер, и еще один маленький крестик был занесен в записную книжку. Эта книжка была в общем-то настоящим кладезем информации. Если вы спрашивали Лекёра, сколько убийств из-за денег было совершено за последние двенадцать месяцев, он в ту же секунду отвечал: «Шестьдесят семь». — «Сколько убийств совершено иностранцами?» — «Сорок два».
Так могло продолжаться час за часом, и Лекёра невозможно было подловить. Он, однако, выкладывал свои цифры без малейшей тени бахвальства. Цифры были его увлечением — и только. Никто не обязывал его заносить в книжку эти крестики. Это была его собственная идея. Крестики помогали коротать ночь, и он получал от них такое же удовольствие, какое другие получают, коллекционируя марки.
Лекёр не был женат. Очень немногие знали, где он живет и чем занимается за пределами этой комнаты. Было трудно представить его где-либо еще, даже просто идущим по улице.
Он повернулся к Жанвье:
— Чтобы произошло что-нибудь по вашей части, надо подождать, когда люди начнут просыпаться. Убийства обычно обнаруживают, когда консьержка пойдет наверх с почтой или горничная понесет завтрак в спальню хозяйке.
— Шеф убежден, что этот наш парень сегодня снова даст о себе знать, — сказал Жанвье. — Для людей такого сорта ночка сегодня самая подходящая.
Имя названо не было, ибо имени не знал никто. И никто не мог бы описать его, сказав, к примеру, что это человек в желтом плаще или человек в серой шляпе, потому что никто никогда его не видел. Некоторое время газеты называли его «мсье Воскресенье», так как первые свои три убийства он совершил в воскресные дни, мо потом было еще пять жертв, и все в будни, по одному убитому в неделю, хотя и нерегулярно.
— Это из-за него вы дежурите по ночам? — спросил Мамбре.
Жанвье был не один. По всему Парижу дежурили дополнительно выделенные полицейские, ведя наблюдение за улицами или просто ожидая сигнала.
— Вот увидите, — вмешался Сомме, — когда его накроют, окажется, что он просто-напросто чокнутый.
— Чокнутый или нет, но он убил восемь человек, — вздохнул Жанвье, потягивая кофе. — Смотрите-ка, Лекёр! Зажглась одна из ваших лампочек.
— Алло!.. Вызван ваш автомобиль… Что такое?.. Минуточку…
Они видели, что Лекёр колеблется, не зная, в какую колонку поставить крестик. У него были колонки для тех, кто вешался, кто выбрасывался из окна, кто…
— Только подумайте, — сказал он, — на Аустерлицком мосту какой-то человек взобрался на парапет. Он связал себе ноги, надел на шею веревку, намертво примотав ее к фонарному столбу, а когда кинулся с парапета в воду, то пустил еще себе и пулю в лоб!
— Да, застраховался… В какую же колонку он пойдет?
— Есть у меня одна для неврастеников. Я думаю, мы вправе определить его именно там.
